Глава 1. Мост через реку Квай Буг
- Тащ страшине, тащ старшине, суседзі шебуршат нешта, уставайце! – старшина Кравцов, старшина 9-й роты 17-го ОПАБ, отдельного пулеметно-артиллерийского батальона, нехотя открыл глаза.
- Опанько, сколько раз тебе говорить, что в армии говорят по-русски?
- Боязна мне чагосьці, я бачыў як немцы лодкі да ракі цягнулі. – остатки сна у старшины буквально испарились.
- Кому доложил?
- Вам и докладую, тащ старшине.
- А лейтенанту?
- Няма яго, дзве гадзіны таму сышоў.
- Куда?
- Посты проверять с сержантом Сивцовым. – красноармеец Опанько перешел, наконец, на русский.
- Два часа назад, говоришь? В роту и батальон докладывал?
- Связи нет, а потом я на том берегу увидел, что немцы лодку большую на руках понесли в кусты, вот и побежал к вам.
- Кто у перископа?
- Ярмило.
Старшина встал и прихлопнул одетыми уже сапогами.
- Бегом на НП! Наблюдать, я – мигом! – сказал старшина, набрасывая на себя гимнастерку, несколько секунд подумал, застегивая ремень с кобурой, а потом нажал на рукоятку тревожного звонка, поднимая по тревоге гарнизон ДОТ-4, замаскированного под брошенный польский хутор с провалившейся крышей. Старшина слышал три дня назад инструктаж капитана Плотошкина и начПО УРа полкового комиссара Чижипенко, что возможны провокации немцев, на которые не следует поддаваться. «Поддаваться мы и не будем, но в поддавки играть тоже вредно, для здоровья!» – подумал старшина, пока 30 секунд давил на рычажок, выдергивая из коек личный состав. Автоматически его взгляд скользнул по часам, висевшим на стенке, хорошим, флотским, с секундомером. Дождавшись ровно 30 секунд, он отпустил рычаг, вышел из своей «каюты». Место было уж больно поганое и ответственное. В пятистах метрах от левой амбразуры высилось три пролета двухпутного железнодорожного моста через Буг. Непосредственно у моста находилось несколько долговременных огневых точек, но оборону там держали части железнодорожных войск НКВД. Соседи, так сказать. 17-й ОПАБ относился к другой структуре: 62-му «Брестскому» укрепленному району. Это – армейское соединение, но близость к границе накладывала свой отпечаток на взаимодействие с пограничниками и другими войсками НКВД. Длительное отсутствие взводного и телефонной связи сильно насторожило старшину. Первое, что он сделал, снял трубку телефона. Тишина! Два месяца назад такое уже было, но это были учения, устроенные генералом Карбышевым, главным строителем четырех УРов на новой границе. Наклонившись старшина достал из-под стола, на котором стояли аппараты, телефонную трубку с зажимами, миниатюрный телефон, предназначенный для связистов-ремонтников. Он открыл металлический ящик, в который были убраны «нерабочие» провода, применявшиеся до сдачи объекта в эксплуатацию. Уцепившись «крокодилом» за «нулевку», он перебрал несколько из «плюсов», пока не услышал гудок. Нажал на кнопку вызова и подержал, затем начал вызванивать «свой» порядковый номер: 3506. В ответ услышал звонок, прекратил нажимать на кнопку, фукнул в трубку и голосом повторил свой номер.
- Здесь 1512, слушаю.
- У вас связь с 3501 есть?
- Есть.
- Соедините.
- Шо, опять сигнал в землю ушел? Соединяю.
- Дежурный по штабу старший лейтенант Иванов.
- Здесь 3506, старшина Кравцов. Прямая связь с вами прервана более двух часов назад, посланный дежурный ремонтник красноармеец Фролов в расположение не прибыл. Отсутствует лейтенант Федоров, ушедший проверять внешние посты. Мной объявлена боевая тревога, так как по докладу красноармейца Опанько на сопредельной стороне к реке подтягивают плавсредства. Батальон прикрытия не прибыл.
- Старшина, не паникуй. Со связью сегодня полный швах, связи с Высоко-Литовском у меня нет. Брест тоже не отвечает.
- Тащ лейтенант, мне требуется прикрытие, у меня гарнизон неполный.
- Что соседи?
- Отвечает только 1512, но она далековата от нас. Связи с остальными нет.
- Вы третьего дня инструктаж слышали?
- Слышал, тащ лейтенант, кабы не мост, я бы тоже не волновался. Мне нужна поддержка, хотя бы для того, чтобы наладить связь. Вспомните 2-е мая. Еще один втык от генерала никому не нужен. Комбату сообщите! Конец связи. 1512!
- Слушаю.
- Что у вас?
- Верно действуешь, старшина. Здесь Петрович. У меня три «топтуна» за ночь. Что-то здесь не так. А связь только с тобой. Я сделал тоже самое.
Гарнизон был неполного состава, так как старослужащие уже уехали домой, а новый призыв почему-то не прибыл из учебки. Отсутствие трех человек уже сказывается на боеспособности, да в караулах еще двенадцать. От взвода осталось 17 человек на три орудия и восемь пулеметов.
- Амозов, Дуров, занять «колпаки», вторые номера подойдут позже. Наблюдать, готовность номер «один», боевая.
- Чё, так и стрелять? А если учения? – засомневался Амозов.
- Повторите приказание! – Антон насупился, но приказание повторил.
- По местам!
- Есть.
Взяв из пирамиды новенькие СВТ, командиры расчетов двинулись на нижний этаж, откуда начинались узкие и низкие потерны, ведущие к двум замаскированным бронеколпакам: танковым башням полукруглой формы с установленными в них пулеметами «ШКАС» с водяным охлаждением. В «дежурке» осталось три человека, остальные находились по боевому расписанию у штатных спаренных установок, соединяющих между собой 45-мм крепостное орудие и пулемет ДС-39. На часах 02.18[1], старшина взял карандаш и заполнил черновой журнал. Глянул еще раз на часы, прошло четыре минуты. Звякнула внутренняя связь, доложились о прибытии и боевой готовности Амозов и Дуров. Свисток! Откинулся язычок на центральной бронзовой трубе.
- Наблюдаю ползущего к доту человека. – старшина бросился к перископу, оттеснив Опанько, и развернув перископ вправо. Человека на тропе он увидел. Полз он странно, с помощью одних ног.
- К бою! – рявкнул старшина, – ПэДэГэ[2] приготовиться к выходу. Всем! Внимательно осмотреться. Огонь без команды! Лавров, за мной!
Сам старшина бросился к пирамиде, выхватил оттуда свой ПДД и сунул в подсумок две гранаты, новенькую РГ-41 и «феньку». Шлюз выхода – довольно сложное сооружение, в котором помещалось максимум 5 человек: трое бойцов ПДГ и двое страхующих, для которых выделены две ниши, прикрытые броневыми дверями. Это на случай того, что диверсанты подобрались вплотную и ожидают выхода группы у двери. Кроме тех гранат, которые взял с собой старшина, по боевой тревоге обе ниши снабжаются «собственной» карманной артиллерией. Но старшина еще не проверял эти места, так что, подстраховался. Лавров вслед за ними не пошел, остался контролировать вход в тамбур с той стороны. Он – последний рубеж обороны дота. Но, выход прошел гладко, без боестолкновения. Теперь Лавров расположился в нише, он будет открывать дверь «десанту», а старшина рванул руководить обороной. Действовала группа довольно умело, новобранцев в ней не было. Быстро и безопасно сблизилась с ползущим, и в этот момент прозвучали первые выстрелы. Верхний «ДС» дал длинную очередь по кустам, откуда чуть позже заработал незнакомый пулемет, успевший выпустить короткую очередь, прежде, чем Вальков, верхний пулеметчик, выпустил вторую. Один из разведчиков медленно крутнулся и упал на бок. Замыкающий сержант Гусев метнул в кусты гранату. Старшина выпустил в небо трехзвездную красную ракету: сигнал «Атакован противником» для красноармейцев, находящихся на внешних постах. В наступившей тишине было слышно, как звякнули замки сначала на ящиках с дежурными выстрелами для пушек, а затем чавкнули замки орудий. До последнего гарнизон держал их незаряженными. Никто не верил, что это – не учебная тревога.
Сержант Гусев подполз к упавшему бойцу, а после двинулся по-пластунски к человеку на тропе. Зыков, старшине показалось что это именно он, рывком перебежал к небольшой канаве и двинулся к кустам, откуда стреляли. Упавший Соломонов пошевелился, и повернулся на спину. И ни одного «лишнего» человека. А таких групп по штату три!
- Внимание на постах! По одному подносчику ко мне! – рявкнул старшина в микрофон громкой связи. Опанько он послал подстраховать Лаврова. Вшестером бойцы быстро эвакуировали трех раненных и первые трофеи. Только успели закрыть дверь, как левый берег украсился многочисленными вспышками. Красноармейцы в бешеном темпе крутили ручки бронещитков, закрывая амбразуры, а через пять минут бронеколпаки, с которых была видна река, открыли огонь по переправляющимся немцам. Еще не закончилась артподготовка, когда был обнаружен бегущий к доту с тыла человек в форме командира РККА, в котором старшина сразу узнал капитана Плотошкина. Через минуту заработал динамик громкой связи, к которому подсоединился капитан.
- Старшина, доложите обстановку!
- В 02.27 обнаружили ползущего к доту человека, в 02.34 имели боестолкновение с разведгруппой противника в составе пяти человек. Разведгруппа уничтожена, один пленный, тяжело ранен. Наши потери: убит сержант Сивцов, ранены лейтенант Федоров и красноармеец Соломонов. Пропал без вести красноармеец Фролов. Щаз дверь откроем, вас впустим, товарищ капитан. Без прикрытия мы здесь не продержимся.
- Дверь не открывать, я снаружи понаблюдаю. Батальон пережидает налет, скоро будет, я с ними выдвигался. За бдительность и своевременный отпор противнику объявляю благодарность, старшина.
- Служу Советскому Союзу, тащ капитан.
Через пять минут артподготовка закончилась, а еще через четыре подготовленные заранее окопы, землянки и траншеи начали заполнять красноармейцы 5-го батальона 222-го стрелкового полка. Они находились на работах по строительству этих укреплений. Больше под рукой у комбата-17 никого не оказалось. Батальон был неполного состава и только с личным оружием. Ни одного пулемета, ни одного бинокля и всего четыре средних командира. Все – командиры взводов, без боевого опыта, хотя полк принимал участие в финской войне. Воскресенье, полковое начальство убыло в Брест и Белосток на квартиры.
- Патроны, гранаты, немного пулеметов и минометную батарею я направил к вам. Должны вот-вот подойти, они их получают на складе боепитания. Увы, комбат тоже только-только прибыл из училища. Так что, товарищи командиры, старшим я оставляю старшину Кравцова. И, из неприятного. У вас за спиной – окружной склад боеприпасов. Враг не должен здесь пройти. Вы меня поняли?
- Отчетливо, товарищ капитан. – за всех ответил старшина.
- Тащ капитан! Сзади шестьсот метров – группа пехоты, с минометами. – доложил Лавров, который сменил Опаньку, направленного вниз готовить завтрак для бойцов.
- Идут! Нога за ногу, щаз по ним как врежут! – сказал капитан и «сглазил». Противник начал пристрелку, и группа пехоты рассыпалась. Атака противника не состоялась, несмотря на проведенную артподготовку. «Башнеры» смогли потопить и расстрелять под шумок немецкий батальон. А вот на левом фланге все было тихо! И все шесть арок моста стояли на своих местах. Туда с тыла еще никто не подошел. Так что, положение – хуже губернаторского. Одна надежда на капитана Плотошкина, который сразу после окончания налета ушел в тыл, пинками погнал «халявщиков»-минометчиков, а через два часа от него пришел полугусеничный «Газ» с прицепом, с 10-ю красноармейцами из старослужащих, непосредственно в гарнизон, и пакетом для старшины. В нем приказ о назначении его старшим командиром на этом участке, и требование держаться до последнего. Однако поломка распределительной коробки заднего привода не дала возможности отправить машину и раненых в санбат. Все остались в доте на нижнем этаже, кроме Ивана Федорова, который вниз спускаться отказался и несколько дней помогал старшине командовать, пока ранение давало ему такую возможность. Он умер на восьмой день обороны.
Чем была вызвана задержка у немцев – им не было известно. Доты, охранявшие мост, выжжены. На мосту работают немецкие саперы, поэтому Кравцов выслал вперед взвод пехоты и пару корректировщиков. Разбить мост при всем желании старшина не мог. Дот был вооружен 45-миллиметровыми пушками. А вот попортить нервы саперам – так это заслабо! Картечь 53-Щ-240 у него имелась. Противник находился чуть далее штатного расстояния действительного огня этого снаряда, вот корректировщики и помогут двум расчетам попасть этими пульками куда требуется. Взвод, правда, вступил в боевое соприкосновение с немцами, но их довольно быстро «успокоили» из дота и из левого «колпака». Затем быстрая пристрелка и переход на поражение. Удалось, даже, пострелять осколочно-фугасным по выставленным ящикам со взрывчаткой. По меньшей мере один пролет и часть опоры будет нуждаться в ремонте. Немцы дали бойцам позавтракать, а «Газик» привез не только полевую кухню, но и мины. После завтрака проверили подготовку младшего лейтенанта Еременко, который открыл огонь из минометов по обоим предмостьям. Это еще задержало атаку. Но немцы начали ее не с земли, а с воздуха. Девятка пикировщиков более получаса терроризировала стрелковый батальон, пыталась разбомбить «колпаки», сорвать маскировку с дота и уничтожить его. «Верхний» пулемет больше стрелять по самолетам не может. Его «башенку» снимают, а на его место прикручивается бронеплита из ремкомплекта. Потери у стрелков вполне умеренные, но есть неприятный момент: около 10 красноармейцев исчезло в неизвестном направлении. Оружие и гимнастерки брошены. Позади позиции – польско-еврейское село Голендры. Искать их надо там, все «исчезнувшие» знали идиш, а батальон работал здесь, в том числе, и в этом селе. Но обнаружить удалось только одного человека, которого расстреляли перед строем. Так что, несмотря на отсутствие пехотных атак, у обороняющихся невосполнимые потери. Первая атака прошла в 14 часов после двухчасового обстрела из крупнокалиберных орудий. Атака слева, от моста. До батальона пехоты с несколькими орудиями, два из которых швыряли такие «чемоданы», что становилось не по себе даже под толстым бетоном. Гаубицы, били из-за железнодорожной насыпи. Так что, к 14.00 слева, там, где находилась застава 1512, у немцев появился плацдарм и понтонный мост. Одно хорошо, телефон, который нас связывал, не подвел. Старший лейтенант Иван Петрович Синельников передал нам, что у него боеприпасы закончились, и он отходит к нам. Телефон он отрубил. Кроме того, на мосту появился немецкий бронепоезд, чтобы прямой наводкой разбить наши казематы. Но сам был подбит, и у него сдетонировал боезапас в первом вагоне. Это полностью запечатало проезд по мосту до ремонта.
В 14.40 Кравцов снял комбата минометчиков, определил его командиром взвода управления, а вместо него поставил старшего сержанта Белоусова, которого знал еще по Финской войне. Минометчики «не смогли» определить место, откуда била немецкая батарея, и связь у них не работала. Два миномета из шести были просто брошены, едва начался обстрел, которым немцы сопровождали пехоту. Теперь направление атак стало более определенным. Немцы заходили грамотно, в том секторе у дота работала всего одно казематное орудие и один пулемет. Плюс небольшой сектор открывался у обоих «колпаков», кстати, в самый нужный момент. Пришлось «заселять» недостроенный дот слева в глубине обороны. «Казематов»[3] там еще не было, но станки стояли. Там у немцев имелась возможность выжечь гарнизон или расчет. Следующую атаку с этого же направления отбивали уже при поддержке минометов. Плюс подошли пограничники и атаковали немцев с фланга. Но два захваченных орудия им пришлось подорвать: их не перетащить через насыпь и пути. Синельников принял батальон и Кравцов с облегчением вздохнул. Вести бой из дота и руководить стрелковым батальоном одновременно не получалось. Постоянно шли мелкие накладки: то нос завяз, то хвост провалился.
Немцы устроили перерыв в атаках, хотя слева в глубине стрельбы было более, чем достаточно. Примерно в том месте, где базировался их батальон, но судя по звукам боя, сил там задействовано больше, чем имелось во всем батальоне. Бойцы повеселели, эти звуки им вселили уверенность, что подошла непобедимая и легендарная. Враг будет разбит и победа будет за нами. Никто из них тогда не знал, что это всего первый день их тринадцатисуточной обороны данного участка фронта. Через 7 суток закончились продукты, а на 13-й день обороны иссяк боекомплект. 6 человек, из них 4 пограничника и два сержанта 5-го батальона, получили два неполных магазина для ПДД и 40 патронов к снайперским винтовкам из рук старшины Кравцова. Синельников передвигаться уже не мог. Они ушли на север, чтобы потом выйти к своим. Остатки гарнизона в количестве 8-ми человек отказались капитулировать и приняли последний бой, и были сожжены огнеметами внутри дота. Было это вечером пятого июля 1941 года. К сожалению, имена большинства старшин, сержантов и красноармейцев гарнизона остались вне письменной истории Великой Отечественной войны. Документов 9-й роты 17-го ОПАБ не сохранилось. История стала известной из журналов боевых действий двух полков вермахта, уничтоженных под Сталинградом. Кроме того, выжил пулеметчик Амозов, который вылез из-под взорванных обломков дота через несколько дней. В момент подрыва он находился в потерне, через которую собирались выбраться наружу к реке, чтобы по ней уйти от преследования. Лодку для вывоза раненых Амозов к тому времени заранее спрятал в кустах. Он единственный из состава гарнизона не был даже ранен, но не ушел с группой, чтобы успеть тихо освободить потерну, заваленную разрывом 210 мм снаряда. Сведений о его дальнейшей судьбе у автора нет.
В момент их гибели фронт находился почти под Витебском, в 533 километрах от места событий. Еще неделя немцам понадобилась для того, чтобы запустить движение по мосту. 17-й ОПАБ и 5-й батальон 222-йго стрелкового полка 49-й дивизии были вычеркнуты из списков только в конце декабря, но с первого сентября прекратили значиться среди «действующих». Из командного состава батальона выживших не было.
Глава 2. В Августовских лесах
Машинист подал контрпар в обе паровые машины, остановив вращение трех огромных стальных колес с каждой стороны. Паровоз, на бампере которого красовались буквы и цифры «Су252-17», заскользил на стальных рельсах, издавая высокий свист-писк трения стали по стали, довольно быстро сменившемся на легкий хруст из-за того, что машинист почти одновременно подал на рельсы песок из специального бункера по двум трубам, для увеличения коэффициента трения. Иногда из-под остановленных колес вылетали красноватые искры. Из 2-го вагона на перрон, не дожидаясь полной остановки поезда, соскочил командир-пограничник, с тремя кубиками на петлицах. В левой руке у него был небольшой чемоданчик, а на правом плече висела винтовка, упакованная в плотный брезентовый чехол, что было несколько необычно, так как средние командиры были вооружены пистолетами или револьверами. Но, поправив ремень на плече, старший лейтенант уверенно зашагал к одноэтажному зданию вокзала. Он вернулся из небольшой командировки и был «местным». Поэтому коротко козырнул стоящим на выходе из вокзала пограничникам и протянул руку для приветствия старшему наряда. Молодой сержант опустил руку, которую он держал у козырька фуражки, энергично пожал руку старлея, и, не сдержав любопытства, спросил:
- Как выступили, тащ старший лейтенант?
- 1112 из 1200, подтвердил звание чемпиона округа, с рекордом страны[4]. – улыбнулся лейтенант, посмотрев на широко раскрывшиеся глаза сержанта.
- Поздравляю, тащ лейтенант! Ваши у коновязи.
- Вижу! – лейтенант зашагал вправо, где у коновязи стоял его Орлик, а рядом с ним стоял младший сержант Говоров, писарь, порученец, связной и прочая, прочая, прочая.
- Здравия желаю, тащ командир! – и сразу же вопрос об успехах.
- Все нормально, выиграл, рекорд страны. Что нового?
- Все по-старому, только вагоны с двойным дном появились на той стороне. Вот вам лейтенант Зязев прислал. – Володя вытащил из сумки конверт из коричневой плотной бумаги, немецкой, доставшейся заставе в качестве трофея в лесничестве Щебра, где сейчас и была расквартирована их «воинская часть». В самом начале письма следовало указание прибыть в Августов на очередное совещание. Сколько их было за последнее время! Словами, приличными, это не передать! Но, делать нечего, до начала совещания сорок минут, поэтому отвязав повод, старлей сел в седло и направил коня по лесной дороге к мостам через Нетту и Августовский канал. А вестовой еще пару минут приторачивал тяжеленный чемоданчик старшего лейтенанта, но у него это так и не получилось, поэтому сел в седло, подхватил его с земли и поставил перед собой на луку. Дал шенкелей коню, поскакал вслед за командиром заставы в Августов. За спиной у него болтался вещмешок, так как он надеялся посетить местные магазинчики и выполнить просьбы сослуживцев, которые снабдили его целым списком и деньгами. Но тяжелый чемоданчик, неожиданно для вестового, несколько затруднил исполнение желаний военнослужащих. Задавать лишние вопросы «начальству» он не стал, хотя и получил от старлея замечание, что вьючные ремни всегда должны находиться кобурах.
- Это не мой конь и не мое седло, тащ командир. – попытался оправдаться Говоров. Он всегда оправдывался, и никогда не являлся «виноватым». Сущность у него такая. Давно бы выгнали, но почерк у него – просто идеальный, и грамотность на уровне, вот и приходилось терпеть. А младшего сержанта ему начальник отряда майор Здорный присвоил в прошлом году. За почерк.
Прибыв в штаб отряда, старший лейтенант ненадолго зашел туда, но выяснил практически сразу, что начальство не приехало, поэтому совещание отменяется. У него просто отняли час времени. Раздосадованный, он вышел из строевого отдела и тут же столкнулся с генералом Кузнецовым, командующим 3-й армией. «Начальство не приехало. А это кто?» – подумал старлей, отдавая честь генерал-лейтенанту, которого сопровождали генерал-майоры Кондратьев, Егоров и Степанов. Все они приехали встретиться с «москвичами», которые несколько задержались. Рядом с гостями находился начальник отряда, его начштаба и замполит Герасименко. Политический отдел 3-й армии представлял армейский комиссар 2-го ранга, фамилию которого старший лейтенант не знал[5], но помнил, что такие звания носят только 4 четыре человека во всей РККА. Два человека имеют звание комиссара 1 ранга. 16-ть остальных званиеносцев расстреляны из-за причастности к заговору военных. Так вот этот комиссар и показал пальцем на старлея:
- А вот он и может нам ответить на все интересующие нас вопросы! Вы, насколько я помню, начальник заставы?
- Да, товарищ армейский комиссар, начальник 10-й заставы старший лейтенант Чусев.
- Почему заваливаете Москву паническими докладами о том, что Германия готовится на нас напасть? Вы слышали заявление ТАСС от 13-го июня?
- Да, товарищ комиссар, слышал, и на следующий день провели политические занятия со всей заставой на эту тему.
- Так почему же вы продолжаете свое грязное дело?
- Никакими грязными делами мы не занимаемся, товарищ комиссар. В своих донесениях мы только отражаем ту обстановку, в которой приходится нести службу.
- Что же угрожающего вы там видите?
- Немцы ведут активное наблюдение за всеми нашими действиями. На деревьях организованы постоянные посты наблюдения. В секторе моей заставы их 18. Непосредственно у границы сконцентрировано до двух полков пехоты. А у меня, при штатной численности 64 человека, их всего 52, которые имеют полуторный штатный боезапас: 135 патронов на каждую винтовку. Так что, даже из Августова к нам Красная Армия подойти не успеет. Хотя им до меня всего 6 километров. А три дня назад в непосредственной близости от границы появились танки. Мне их бить нечем.
- Вы же были в Минске на соревнованиях! Четверо суток! – тут же вставил замполит отряда.
- Вот сообщение моего заместителя, которое мне только что передали на станции Августув.
Старший лейтенант вытащил из нагрудного кармана конверт и вынул докладную своего заместителя по боевой подготовке. Генерал Кузнецов протянул свою руку и забрал из рук комиссара бумагу.
- Степанов!
- Слушаю!
- Чем можем помочь погранцам? Кто у тебя здесь?
- Здесь базируются два полка: 239-й стрелковый и 53-й артиллерийский, стоят вместе возле станции в казармах бывшего Уланского полка. Но два батальона отведены в летние лагеря, а 53-й выехал на учения под Дубно.
- Учения затеяли! В такое время!
- Вы что, тоже придерживаетесь их линии? – довольно злобно спросил Член Военного Совета.
- Ты вот что, дорогой, в военные вопросы не лезь! Мало тебе холку намылили в Приморье? Мы же не нападать на Германию собираемся, а безопасностью наших границ обеспокоены! Так что, придержи язык. Вот что, Степанов, сегодня же реши вопрос и выдели 86-му отряду боеприпасы, топливо, бронетехнику и посмотри, что есть в парке у 53-го. Орудия тоже выделить.
- А где расчеты брать?
- Каждая застава может выделить два-три расчета на противотанковые орудия. Мы их изучали, такие спецы у нас есть. – твердым голосом сказал Чусев.
- Вот так и решим! – не менее твердо сказал генерал-лейтенант.
- Василий Иванович! – сменил тактику комиссар, – Давайте дождемся приезда руководства погранвойсками, и пусть оно попросит нас об этом. Зачем «отсебятиной» заниматься?
- Ну, давайте так! – вздохнул генерал, и махнул всем следовать за ним. Герасименко показал кулак Чусеву, но это ничего не означало, поэтому лейтенант вышел к коновязи, где вестовой Володя уже приторочил чемодан к своему коню и начал канючить, что мечтательно было бы заглянуть кое-куда.
- Отставить нытье, на заставу! – так военнослужащие остались без пряников и конфет. О чем у них еще будет время пожалеть. Впрочем, такие «привозы» съедаются мгновенно, так как хранение съестного в тумбочках категорически запрещено. Только в каптерках и с разрешения старшины.
Застава встретила их тишиной и спокойствием. Командир пролистал журнал и расписался там, где было необходимо. Немного поболтали о Минске и соревнованиях, заодно перетерли сегодняшнюю встречу с «большим начальством».
- Надо бы направить старшину в 239-й полк с обоими повозками. Зовите Говорова, я ему письмишко надиктую Антонову.
Через час старшина, закончив обедать и взяв с собой шесть бойцов, направился к «уланам», а командиры разбрелись по разным углам, заниматься каждый своим делом. Чусев занес чемодан к себе в комнату отдыха. Он не так давно развелся, поэтому с грустью посмотрел на фотографию жены и дочери, которые уехали в Москву. Впрочем, так было даже лучше: Политуправление ГУПВ запрещало вывозить семьи военнослужащих, чтобы не провоцировать немецкую сторону. Не показывать им, что мы готовимся к войне. Старшина вернулся практически пустым, напрасная трата времени оказалась. Командира полка не было на месте, а без него никто эту проблему решить не мог. Того вызвали еще раз на совещание в Августув. В пришедшей телефонограмме указывалось, что боеприпасы и орудия они должны получить в понедельник, 23-го июня. Чусев лег поспать, ему в 00.00 заступать на дежурство по заставе: отправлять и принимать наряды, держать связь с отрядом и делать все остальное, что ему положено по уставу и распорядку. Его разбудили вовремя, но доложили о происшествиях. Трое нарушителей границы, среди них один пьяный ефрейтор, из-за которого пришлось выдвигаться к мосту через реку Шебэрка, и возвращать его немцам. В пьяной болтовне которого проскочило, что он скоро вернется, очень скоро, даже протрезветь не успеет. Доложил о происшествии и пьяной болтовне по телефону. Начальника отряда не было, уехал встречаться с Соколовым, начальником погранвойск и еще не возвращался. Отвечал капитан Агейчик, который в конце доклада пару раз стукнул по трубке. Телефоны для связи с отрядом и остальными комендатурами имели высокочастотную приставку, и таким образом замначотряда приказал перейти на «ВЧ».
- Алексей, доклады на ноль часов очень серьезные, рекомендую отправить семьи в Августув, а старшину и повозки в 239-й полк. Если что, я тебе этого не говорил, Леша. Ты меня понял?
- Да, конечно. Разрешите выполнять?
- Действуй.
Пришлось будить командиров и старшину, у которого семья жила при заставе, и отправлять их «в эвакуацию». Старшине объяснил, что и как сделать. Гарнизон уменьшился на 7 человек. В 02.15 наряды начали докладываться о шумах и лязге на сопредельной стороне.
- Застава! В ружьё! – подал командир команду и объявил на построении свой приказ занять оборону на опорном пункте. Из построек лесничества вынести все боеприпасы, продовольствие, коней в лес, боевая готовность номер «один». Весь прошлый и этот год бойцы заставы готовили этот самый «опорный пункт», о котором никто в округе не знал. Траншеи были перекрыты флешами, сплетенными из ивовых веток, сверху засыпаны землей, и там довольно бурно росла всякая растительность. О существовании этой позиции не знал даже всезнающий замполит отряда. Как только лейтенант заметил, что появились наблюдатели с той стороны, так и приступил готовить этот рубеж обороны, довольно разветвленный и вход в него существовал в стороне от него. К опорному пункту вела потерна. В 02.55 вся застава переместилась туда, наверху осталось четыре человека: дождаться старшину и держать связь с отрядом, и 3-й комендатурой. Успели вовремя! В 03.00 началась артподготовка и все, кроме одного человека, покинули расположение заставы. А Алексей с 02.35 готовил для себя треногу с двумя мешочками с песком, и немного походил по темному склону небольшой высотки, вырубая ненужные деревца и кустики. Справа прорыв к заставе прикрывало болото, из-за которого трижды ссорились с немцами. Алексей его подтапливал, отводя воду из Близны на «своей» стороне. Село Щебра I стояло пустое, три польских семейства давно выехали отсюда, а немцы сбежали сами на противоположную сторону. Щебра II была населенным пунктом. В 03.15 на шоссе из Сувалок появились танки. Большая колонна. Танков было много, около ста пятидесяти. Такую армаду 45 человекам не сдержать! Тем более, не имея ни одного орудия! Обстрел еще продолжался, немцы не упустили возможность разбить артиллерией и все постройки поляков Щебра I. Ни одного дома не оставили, проверяли: а нет ли там замаскированных долговременных огневых точек. Дотов там не было. Совсем. «Линия Сталина» сюда еще не дотянулась. По всем планам здесь должен быть УР, но его так и не построили, поэтому это направление считали наиболее танкоопасным и его защищать должен был целый артиллерийский полк, но он сейчас под Дубно «учения» проводит. Чтобы немцев не нервировать. А его артсклады, набитые до отказа, лежат в 6-ти километрах от места событий.
Но Алексей даже и ухом не повел, когда замполит, перекрывая звук артподготовки своим криком, заорал:
- Танки! Лёшка! Танки!
- Ну и что? Ты что, танков никогда не видел?
Он продолжал набивать магазины для своей винтовки «призом»: ему для тренировок к чемпионату СССР выдали два цинка целевых патронов «Серебряный носок», фирмы Lee Metford, которые закупал Всесоюзный комитет по делам физической культуры и спорта при СНК СССР для лучших спортсменов страны. Так как его включили в сборную Белоруссии еще два года назад, то доступ к таким боеприпасам у него был. Жаль, что они не имели стального сердечника, и не было трассирующих и бронебойно-трассирующих, поэтому приходилось использовать и «обычные» «снайперские» боеприпасы, снаряжая их отдельно и укладывая их на другой столик подставки, но «не до жиру, быть бы жѝвым».
- Ты не кричи, ты наблюдай и знать дай, когда снова начнут движение, Ваня. – Удивительное дело: несмотря на засилье лиц определенной национальности в НКВД, большинство замполитов в ГУПВ были русскими, украинцами и белорусами. Встречались татары и различные народности центральной части России. Было несколько казахов, киргизов и туркмен. «Еврейская прослойка» была минимальной. Кто и когда это «запрограммировал» – неизвестно.
Оборвалась артподготовка и даже здесь стало слышно, как взревели моторы. Чусев отошел чуть в сторонку и снял со стенки щиток из ивовых прутьев. Вытащил из ниши немецкую подрывную машинку Glühzündapparat 26. Достал из нее ключ, открутил два накидных болта и открыл крышку. Вставил ключ в верхнее отверстие и повернул его влево до упора. Затем переставил ключ и несколько раз провернул его, треща внутренними стопорами.
- Далеко от первого моста?
- Метров тридцать, но это же территория Германии? Они границу не пересекли!
- Вообще-то здесь была Польша, Иван. Ты туда заряд закладывал?
- Нет.
- Я тоже, его заложили поляки. Я только поддерживал его в исправности. Сколько до моста?
- Метров 10.
Чусев по очереди воткнул два провода в машинку и закрутил их гайки. Аккуратно вставил ключ в верхнее гнездо.
- Дойдет до середины моста – скажи.
- Хорошо, подходят!
- Есть! – и старший лейтенант повернул до упора ключ вправо. Раздался визжащий звук сработавшего механизма, раскручивающего генератор и внизу, на германской стороне, раздался мощный взрыв, разворотивший три быка на плотине канала и оба предмостья. Затворы рухнули в воду и вал воды устремился на заливные луга слева от Близны, переполняя то самое болото, и угрожая размыть железнодорожный путь через небольшое одноименное с речкой село.
- Чать Польска не сгинела! – хохотнул Чусев, которому про эту закладку поведал отставной жандарм, который последним уезжал из села. Он перешел к своей треноге и продолжил заниматься магазинами к АВС-36 со спортивным спуском. Одновременно с этим взрывом взлетел на воздух мостик в Гатно, так что и левый фланг для немцев был недоступен. Выкурить заставу отсюда может теперь только пехота. Так что въехать напрямую от Сувалок в Августув у немцев уже не получится. И их бронеплощадки, которых у них множество, на станцию попасть не смогут! Нервы у немецкого командира не выдержали, и он встал, и махнул рукой, вторую руку он держал у рта. Чуть позднее ветерок донес переливчатый свист, резко оборвавшийся, как только немец вступил на КСП. Прошло что-то около десяти секунд, и цепь немцев повалилась в траву, но их это не спасло: выстрелы Чусева следовали один за другим с бешеным темпом, выбивая пулеметчиков, унтер-офицеров, потому как первых секунд ему хватило обезглавить батальон. Бил он изнутри блиндажа, вспышек выстрелов и пороховых газов никто из немцев не видел. А застава молчала: на такой дистанции в 600 - 800 метров «трехлинейка» и «светка» с открытым прицелом малоэффективны. Немного полежав, немцы начали отход.
Но почивать на лаврах некогда! Чусев собирает свою «снайперскую команду». Понятное дело, что когда командир увлекается этим видом спорта, то у него тут же появляются подражатели, иногда завистники, и, само-собой, поклонники. Так что 12 человек были им обучены этому нелегкому делу. Требуется отметить, что в вермахте снайперские команды и школы отсутствовали. Хорошие стрелки были, но занимались они чисто спортом, то есть не снайперской подготовкой. У нас же даже знаменитые курсы «Выстрел» начинались как школа снайперского искусства для командного состава РККА. В ГУПВ тоже особое внимание уделяли этой подготовке, но если где-то к этому подходили шаблонно и только для отписки, то 10-я застава была и экипирована, и обучена, и имела большой практический опыт действия снайперскими парами и группами. 18-ть немецких НП были большой головной болью, поэтому заранее был подготовлен план по их уничтожению, к исполнению которого и приступили, как только немцы отошли на исходные. Непосредственно занимался этим старшина Аникеев, прибывший на заставу в 03.21. Лейтенант Зязев готовился к тому, чтобы после начала работы снайперских групп разместить два доставленных орудия К-53 в полукапониры и замаскировать их. Иван остался наблюдателем на КП, а Алексей по еще одной каверне уходил на правый фланг, поближе к противнику и взорванному мосту, головной боли немецких танкистов. Они свою задачу: взять станцию Августув, выполнить физически не могли.
На обоих флангах Чусев оборудовал такие же НП, как и в центре, благо, что лесник был человеком запасливым, и вокруг заставы было полно аккуратно уложенных на просушку балансов. Этот, ближайший к границе, рыли из-под земли, не вскрывая его местоположения и используя интересный рельеф местности и совершенно естественную маскировку. Главная амбразура находилась между могучими корнями старинного дуба. Еще две чуть ниже на косогоре.
Чусев успел как раз в тот момент, когда к мосту подходила «высокая комиссия»: шесть человек, четверо – танкисты, одетые в черные комбинезоны, и двое в полевой форме Вермахта, но имевших черно-белую окантовку вокруг погонов. «Пионеры» – так назывались саперы в немецкой армии. Один из них имел звание оберста. Рядом с ним, чуть впереди, шагал невысокий немецкий офицер-танкист с узким лицом и очень глубоко посаженными глазами, черные петлицы с черепом которого имели золотистую окантовку. Увы, старший лейтенант Чусев не знал, что идущий впереди вовсе даже не офицер, а командующий 3-й танковой группы генерал-полковник Гот. И первый выстрел последовал в голову полковника, второй – в офицера, одетого в такую же форму, танкисты успели спрятаться, и он перевел огонь на унтеров, проводивших инженерную разведку разрушенного моста. Практически одновременно с ним прогремели выстрелы его «команды», снимая корректировщиков и наблюдателей с деревьев вокруг заставы. Зязев и расчеты «сорокапяток» закатили и приступили к маскировке «своих» орудий. В ответ на обстрел танки начали палить во все, что шевелится, и тут немцев подвела их «система наблюдения в бою»: большинство командиров танков продолжали наблюдать через бинокли поле боя, торча над люком башни, как вороньи гнезда на дереве. За что и поплатились дырками в пустых головах. Мозг при этом стремится покинуть глупую голову через отверстие величиной с затылочную кость. «Серебряный носок» имел тонкую оболочку, которая начинала разрушаться на лобной кости, и вырывала на выходе огромные куски. Почти как «дум-дум». Она же целевая, спортивная, а не боевая. Но, благодаря очень тонкой оболочке, пуля была идеально отбалансирована, для того, чтобы вкладывать ее одну в одну.
Гот, которому пришлось немного поползать в жиже залитой водой канавы, а его пилотка, сбитая пулей, которая уничтожила начальника инженерного управления армии, так и осталась лежать на дороге, выбравшись из канавы и приняв доклад, что 16 машин остались без командиров, принял единственно правильное решение в этом случае: доложил генералу Федору фон Боку о невозможности захвата Августува с этого направления и попросил его разрешения направить 25-й танковый полк по шоссе на Сейне, где наметился большой успех, а здесь пусть пехота берет упрямую заставу. Сил и средств для этого у 4-й полевой армии более чем достаточно. На заставе об этом, естественно никто не знал, и были сильно удивлены, что чешские танки, составлявшие большинство машин в колонне, развернулись и пошли обратно к Сувалкам. Что это означало пограничники не совсем поняли. Они кричали «Ура», показывали немцам неприличные жесты. Все понимали, что прорвись сюда эта армада, и они все останутся на этой горке. А так оставался шанс отбиться и дождаться подхода войск 4-го стрелкового корпуса. Они не знали о том, что командир корпуса генерал Егоров уже потерял связь с соединениями, корпус не ведет согласованных боевых действий, а через некоторое время командир корпуса, находясь в плену, напишет письмо в OKW и предложит сформировать добровольческую армию и направить её на фронт с целью участия в боевых действиях против РККА. Они все надеялись, что вот-вот, и сзади они услышат грозную поступь полков и соединений, спешащих к Сувалкам, чтобы подрезать клешню немецкого наступления. Увы, для этого требовался грамотный и преданный командир или командующий. Не оставил генерал-полковник Кузнецов никаких записей по поводу этих сражений. Из боевых донесений известно только, что докладывал он в Москву только о действиях одной 56-й дивизии. Так что, армия прекратила свое существование, как единая войсковая единица, в первые же секунды войны. Не лучше обстояли дела и в 86-м отряде пограничных войск войск: командир отряда выехал в Граево, где находилась граница между 86-м и 87-м отрядами, для встречи прибывших, наконец, генералов Соколова и Богданова, которые прибыли примерно в 03.30 Москвы, на автомашинах от Осовца. Через 10 минут они увидели бомбардировщики, идущие на Минск и Белосток, которые нарушили государственную границу, и рванули в штаб 5-й комендатуры. Пока ехали туда – оказались под начавшейся артподготовкой: Граево стоит на самой границе. И повернули обратно, отдав приказание начальнику 5-й комендатуры самому связаться со стрелковым полком, расквартированном в городе, казармы которого уже обстреливал немецкий бронепоезд. И до 14.00 командир отряда находился в Осовце, то есть участия в организации боевых действий не принимал. Генералы его с собой в Белосток не взяли, и он на автомашине поехал в сторону Августува, обеспокоенный ситуацией со своей семьей. Достигнув развилки на шоссе Августов - Белосток, он встретил командира автотранспортной роты капитана Хохленко, следовавшего на мотоцикле в Белосток для сопровождения автоколонны с семьями военнослужащих. Тот сообщил, что Августов занят войсками противника и что ядро отряда, во главе с начальником штаба капитаном Янчуком, заняло оборону в 15 км от Августово по шоссе на Белосток, вблизи местечка Штабин. Это примерно в 9 километрах от того перекрестка, где они встретились. А дальше с памятью товарища майора, к моменту написания своих записок он был уже полковником запаса, происходит полный провал. Кругом танки и прорвавшиеся мотоциклисты, действуют немцы по всем направлениям, пал Августув, кромешный ужас первого дня войны, и тому подобное. В 86-м отряде появляется бронетехника, два автомобиля, враг прорвался через Августовский лес. А фактически, 12-я застава и два батальона 239-го полка уверенно держат шоссе у Янувки. 10-я застава не дала возможности перейти границу противнику на своем участке. Держатся, в тяжелейших условиях, 1-я и 3-я заставы, но действуют самостоятельно. На связи только капитан Агейчик, который вместе с начштаба не побежал в тыл, вслед за юбками, а организовывает оборону города Августув. Алексею в подкреплениях он отказал, людей у него не было, зато вскрыл пакет номер один, запертый в несгораемом шкафу командиром отряда, и передал частоты, на которых требовалось следить за его сообщениями уже по радио.
Отбив до вечера еще шесть атак и потеряв восемь человек из-за авиаударов, случайная бомба попала в один из блиндажей, в 20 часов приняли радиограмму Управления погранвойсками округа, с приказом оставить позиции и отходить к Штабину. Воспользовавшись наступившей темнотой, подорвали мост через Близну и в конном строю организованно отошли, забрав остатки боеприпасов и оба орудия. Одновременно с ними отходила и 12-я застава, но пешим порядком. В Штабине уже никого не было, и старший лейтенант Чусев принял решение отходить к Осовцу, ближе к границе, за который еще шли бои, и он был ближайшим пунктом обороны. Через пару дней, крепость Осовец будет сдана противнику без «особых» боев. Комендант крепости полковник Дролин не прибыл к месту службы из города Белосток, куда уехал еще в субботу, сразу после отъезда большого начальства из Москвы и Минска. Части 10-го стрелкового корпуса не заняли позиции между крепостью и границей, оставив части четырех ОПАБ без прикрытия, и штурмовые отряды 42-го и 20-го корпусов немцев в считанные часы уничтожили достаточно разветвленную сеть долговременных оборонительных сооружений, прикрывающих границу. Но, на 23.00 22.06.41 крепость вела бой, когда к Штабину подошел конный отряд 10-й заставы, и это было видно по вспышкам на горизонте. Поэтому конная группа повернула туда, где была максимально необходима, где еще шло сражение, и 44 человека с двумя орудиями лишними не будут. Кто-то пытался отправить из Белостока семьи и имущество, козыряя званиями и должностями, а сорок четыре зеленые фуражки устремились на запад, к Осовцу.
К сожалению, никаких сведений о том, что произошло в дальнейшем с пограничниками этой героической заставы у меня нет. Известно только, что в Осовец они прибыли. Донесение об этом они послали в адрес генерала Богданова, командующего пограничным округом. Ответа от него не последовало. Среди выживших в той войне – пограничников этой заставы не числится. Рад бы сказать, что «вечная память», да вот память у потомков оказалась короткой. Белостокская область была отдана Польше, хотя находится восточнее «линии Керзона», Польша устроила пару больших подстав СССР и вступила в НАТО. А «сувалковский коридор» теперь беспокоит только Брюссель. Только чтобы найти то место, где это происходило, я истратил два дня. Памятника воинам 86-го отряда нет. Есть памятник «уланам» и «проклятым солдатам» Армии Краевой на месте казарм 239-го и 53 полков. Спасибо, потомки! А может быть, вы и действительно не достойны поминать и знать этих людей? Что скажете, товарищи потомки?
Глава 3. «Растаял в далеком тумане Рыбачий, родимая наша земля…»
Переливчато ударили склянки, отмечая три четверти четвертого[6], стоящий на часах краснофлотец украдкой посмотрел на наручные часы 1-го ГЧЗ имени Кирова со светящимися цифрами, такие носили только командиры кораблей, так как у них было два секундомера с разной шкалой, и их можно было использовать для обсерваций. Но краснофлотец Никольский, подносчик третьего орудия 221-й батареи 23-го УР был «награжден» этими часами командиром батареи капитаном Павлом Космачевым за ликвидацию возгорания картузов из-за затяжного выстрела, произошедшего на учениях два месяца назад. Орудия на батарее были еще дореволюционные, тринадцатого года, но доработанные в 1930 году, которые вначале назывались 13/30, а теперь носят название «Б-7». Картузы к ним были изготовлены еще до Первой мировой войны. И вот в апреле, когда батарея накрыла мишень и перешла на беглый огонь, один из картузов дал осечку, а командир орудия слишком рано махнул рукой, разрешая открыть затвор заряжающему Метелеву. Этого оказалось достаточно, чтобы едва тлевший заряд воспламенился и огромный факел пороховых газов «лизнул» подготовленные картузы в пяти метрах от орудия. Два из них загорелось, краснофлотец Никольский просто пнул по ним и выбил их из ящика. Взрыв остальных картузов удалось предотвратить. Правда, поваляться в лазарете в Пуманках две недели пришлось. Там ему и вручили эту ценность. Да вот беда! С середины мая запретили увольнения на берег даже по выходным. Вот и сегодня: воскресенье, отличная погода, а тут стой, как дурак, возле орудия и охраняй его! Здесь, кроме леммингов и военнослужащих, никого нет! От кого «охранять» эту железяку? Стоять на посту оставалось 14-ть минут. Поправив ремень карабина, краснофлотец скользнул взглядом по горизонту и обнаружил «объект», от которого следовало охранять батарею: одиночный самолет появился над заливом и шел на небольшой высоте в сторону нашего побережья. Пришлось бегом возвращаться к «зонтику» поста, где находились необходимые ему средства связи. Переливчатый вой сирены зазвучал над тундрой, а по телефону Никольский доложил дежурному:
- Одиночный двухмоторный самолет с сопредельной стороны следует курсом на нас на высоте около километра.
- Дистанция? – рявкнула трубка.
- Миль десять, тащ лейтенант. Опять этот «фоккер».
Чуть в стороне от батареи на позициях стояли строенные и счетверенные пулеметные установки 57-й отдельной пульроты, якобы обеспечивающей противовоздушную оборону позиции. Пушки батареи не были «универсальными», и по воздушному противнику огня вести не могли. Но, что было совершенно неожиданно для Никольского, из жилых землянок батареи начали выскакивать расчеты, а лейтенант Покатаев рукой показывал ему знак: «Расчехляй». Дмитрий ухватился за конец, принайтовленный к пробке, и выдернул ее, обежал полубашню слева и сдернул чехол с прицела. После этого рванул к своему штатному месту и раскрыл «усовершенствованный», им лично, зарядный ящик, защищенный от эффекта «затяжного выстрела», где хранились увесистые картузы «первых выстрелов», вытряхнул картуз из металлического тубуса, присел, как учили, на одно колено, в ожидании команды «Заряжай». В любом случае, его подход к замку состоится только после того, как сработает подаватель, но учитывая пять метров дистанции стартовать придется чуточку раньше. Каждый номер в расчете действует по своему маршруту и в свое время, чтобы не мешать остальным «номерам». И вот командир оторвал ухо от трубки:
- Прицел шесть ноль семь, трубка шесть ноль семь! Заряжай! – это тоже что-то новенькое! Батарея собирается бить шрапнелью по «фоккеру»! Еще вчера на разводе предупреждали: не поддаваться на провокации, огня не открывать! А тут подносчик уже снял ключ и бежит к подавателю! Дистанция тридцать три и пять десятых артиллерийских кабельтова. Ноги Никольского сорвались с места у зарядного ящика, и он «бросил» картуз на лоток, как только подаватель откатился назад. Он еще бежал назад, когда заряжающий младший сержант Метелев прокричал: «Готово!», и поднял руку. Картуз прижат к животу, но глаза Никольского недоуменно смотрят на лица и фигуры номеров расчета, и в них просто написан страх: «Что мы делаем»!
Дальномерный пост фиксировал приближение немецкого самолета, и транслировал их по громкой связи.
- Огонь! – грохнул выстрел, и номера пришли в слаженное движение, приводя орудие в готовность для следующего выстрела. Но, немец, увидев шапки разрывов, встал на крутой вираж и полетел в сторону Линахаммари.
- Дробь! Не наблюдать! Орудия на ноль! Чехлы одеть! – лишь после этого Никольский сумел задать вопрос командиру:
- Что случилось? Почему мы по нему стреляли?
- Объявлена готовность номер «один». Вы в карауле стояли, поэтому до вас доводить не стали. Но вы увидели самолет раньше, чем наблюдатели на КП.
- Это что: война?
- Нет, это боевая готовность номер «один». Любой объект, нарушающий наши территориальные воды, согласно готовности, подвергается обстрелу.
Пришедший на смену новый часовой уже «часовым» не являлся, наблюдателем. На груди у него висел бинокль, но не такой, как у командиров орудий и комбата, а артиллерийский, с небольшими линзами и непонятной сеткой дальности. Прозвучало: пост сдал, пост принял, и разводящий показал Никольскому на блиндаж третьего расчета.
- Караула больше нет, вы теперь действуете по боевому расписанию.
Дима приуныл! Сейчас ему был положен сон в течение четырех часов, затем подвахта, и после этого еще раз стоять на посту, а что будет в расчете – неизвестно. Но мичман Заварзин, обычно строгий и придирчивый, выслушав его доклад, спросил:
- Чай будешь?
- Да.
- Ну, попей, сынок, и ложись, отдыхай, если дадут отдохнуть.
- Все так серьезно? – спросил мичмана подносчик, отхлебывая горячий чай из большой алюминиевой кружки.
- Просто так такую готовность не объявляют. И радио молчит, новостей не передает, вообще. Только музыку. Не рассиживайся, иди спать, и другим не мешай.
В это время года здесь постоянно светло, и солнце ходит кругами, примерно на одной высоте. Сейчас оно ближе к востоку. До официального подъема еще два с половиной часа. Мичман отрицательно помотал пальцем на попытку краснофлотца раздеться. Да и остальные номера расчета спали в бушлатах и обутыми. Или делали вид, что спят.
Поспать долго не дали: в шесть часов его аккуратно толкнул главный старшина Федоренко, горизонтальщик, бывший курсант училища имени Фрунзе, который собирал свои вещи.
- К комбату. Шустрее. Давай-давай. – произнес он шепотом, складывая кучу книг в свой вещмешок. Его в расчете недолюбливали, из-за того, что вел он себя как настоящий командир, хотя все знали, что его «выперли» из училища. Но «дистанцию» он с остальным расчетом держал, плюс призы в легкую забирал на всех стрельбах, даже на ночных. Как горизонтальный наводчик он был на высоте! Однако Дима с ним вполне нормально контачил, несмотря на разницу в званиях.
- Че такая срочность, тащ главстаршина?
- Бери выше: лейтенант, я в штаб флота, за назначением. Беги-беги, пока твое место в Валгале никто не занял! – говорил он всегда какие-то странности, он из «бывших», по матери. А у Никольского девять классов, отец – пролетарий, а мать –… Вообще-то, она – дочь приказчика, так что с происхождением подкачала, гимназистка, но потом работала прачкой, пекарем, в общем, рабочая, но на кухне. Но три шкуры драла за плохие оценки в школе, хотела в институт отправить, но Дима сбежал в фабзауч и на флот.
На нижнем этаже КП батареи было накурено и довольно многолюдно, хотя ранее такого никогда не наблюдалось. Сплошные звонки, командир одновременно говорит по нескольким телефонам. Видать что-то произошло или его вздрючивают за открытие огня по «раме». Докладываться не пришлось, но через пару минут Никольского «обрадовали», хотя можно писать и без кавычек. По результатам смотра: «Замени собой товарища», проводился такой два раза, зимой и весной, когда «номера» менялись между собой своими обязанностями и действовать приходилось в сокращенном до трех человек расчетом, полный расчет – 14 человек, ему предложили занять должность горизонтального наводчика. Вместо отъезжающего в Мурманск Федоренко.
- Показатели у тебя выше, чем у остальных, плюс Константин предложил именно тебя на свое место. Что скажешь, краснофлотец? Третий год служишь, пора, брат, от «раскрыл-подбежал-положил» реальному делу обучаться. Что скажешь?
- А что тут говорить, тащ капитан? Я же видел Федоренко, он собирал вещи и готовился убыть в штаб флота. Надо, значит: надо. А надолго эта «готовность № 1»? – спросил он командира, все еще надеясь попасть в Мурманск и «произвести впечатление» на одну шхерщицу с рыборазделочного завода в Рыбном порту.
- Теперь до победы, товарищ младший сержант. Немцы бомбили Киев, Минск и Смоленск, в 05.35 они объявили нам войну, уже после нападения.
Глаза свежепроизведенного младшего сержанта на несколько секунд остановились, он даже не моргал.
- Война?
- Идите, младший сержант, через три часа буду принимать у вас зачеты по таблицам упреждений.
- Есть! – козырнул Никольский, повернулся и сделал пару шагов вперед строевым, затем его как подменили, появилась неуверенная походка и он нервно вытирал себе щеки.
- Кажется, что мы напрасно перевели его в наводчики. – заметил капитан, вопросительно посмотрев на лейтенантов Покатаева и Поночевного.
- Поставить его на прежний номер – дело одной секунды. На всех тренировках по замене он свободно исполнял обязанности всех членов расчета, кроме командира.
- Необстрелянный он, всякое может произойти.
- Вот и приглядимся, Пал Федорыч.
До расположения расчета младший сержант шел долго, минуты три. Ноги не слишком слушались. Это был не страх, а «точка поворота». Все было слишком неожиданно для молодого 21-тилетнего парня. Когда его призывали, все казалось совершенно по-другому: почти праздник! Взяли на флот, да еще и в учебку направили, в экипаж на Красной Горке. Совсем недалеко от дома. И тут, незадолго до выпуска, форт открывает огонь на поражение по форту Ино. Тот отвечает, дрожат двух-трехметровые бетонные стены, обсыпанные дополнительно толстым слоем земли. Но после первой же артподготовки курсантов флотской артшколы вывезли в Лебяжье готовить выстрелы для орудий Красной Горки. В первый же день он отличился на погрузке картузов, и в результате «вылетел» из группы наводчиков тяжелой корабельной артиллерии, из которой, в основном, направляли на линкоры. В частности, им говорили о том, что большинство из них попадет на новые, с 406-мм орудиями, и даже возили их на Ржевский полигон, где показали место под установку полигонного станка. В общем, дали молодежи почувствовать себя будущими наводчиками самых крупных морских орудий. Но, «стахановский труд» не всегда вел прямой дорогой к славе. Группа закончила подготовку и разъехалась по флотам, а он так и продолжал грузить выстрелы в Лебяжьем. Узнав, что ребята разъехались, зашел к командиру и… Оказался на строительстве 221-й отдельной морской батареи на полуострове Средний. Хорошо, что в дисбат не отправили! Характеристиками его снабдили соответствующими, начисто забыв, что он и его отделение было лучшим в дивизионе в течение всей войны. Здесь он в ударники труда особо не рвался, а хорошую подготовку стал показывать только после того, как были построены дворики, установлены и замаскированы орудия. Отрицательный опыт, конечно, растянул его становление как полноценного номера расчета, но теперь, когда эти сложности были преодолены, возникла новая напасть: война с Германией.
Было на удивление тихо, полный штиль и температура поползла вверх, обманчиво предлагая раздеться и позагорать. В море появились первые миражи, летом они здесь частое явление в безветренную погоду. До уреза воды было достаточно далеко, поэтому шум прибоя достигал батареи только в сильный накат. Никольский нырнул в землянку. Затворил за собой дверь и доложился мичману Заварзину о принятом комбатом решении. Личный состав батареи был «сборный»: из-за интенсивного строительства береговых батарей кадров не хватало, поэтому много было людей из корабельного состава, официально находящихся в командировке. Приходилось внимательно рассматривать окантовку знаков различия, чтобы не обмишуриться. Части береговой артиллерии имели окантовку коричневого цвета и армейские звания, кроме двух самых низких: краснофлотец и старший краснофлотец. Никольский приехал сюда с этими окантовками и на флотское звание даже и не претендовал.
- Хорошо, садись, подшивайся. Матчасть я у Федоренко принял, будешь принимать у меня. Через пятнадцать минут завтрак. Поторапливайся.
Да что там прицепить один треугольник к петлице? Пара минут! Успел даже переброситься парой слов с сослуживцами, с кем поддерживал хорошие отношения. Вовремя встал в строй и расчет направился на завтрак. Завтракать и обедать пришлось уже в землянке, потому, что позавтракать им не дали. Как только присели за столами, так пришлось бежать к ближайшим укрытиям: батарея с Немецкого полуострова начала пристрелку их камбуза. То есть, противник наблюдает за батареей! Немцы выпустили только четыре снаряда, но завтрак батарее испортили абсолютно! Второй залп пришелся почти по цели.
- У них наблюдатель! – совершенно определенно высказался капитан Космачев, снял трубку и позвонил в Пуманки. Кроме, теперь уже, трех батарей береговой обороны, две из которых достраивались, на полуострове находились части 23-го Укрепрайона под командованием полковника Красильникова. Собственно, они сюда прибыли еще раньше 221-й батареи. В составе УРа находился 104-й артполк, вооруженный 152-мм осадной пушкой Шнейдера (Франция). В общем, не успела батарея утащить в блиндажи завтрак, как весь артполк, двадцать пять орудий, произвели обстрел островов Айна, добившись большого взрыва и пожара на Большом Айнове. Под звук этих залпов Дмитрию и пришлось сдавать зачеты по новой должности. Выпустив 250 снарядов артиллеристы 104-го успокоились: ближайший наблюдательный пункт немцев был уничтожен, а батарея на Немецком помалкивала в тряпочку, так как свою мощь 23-й УР показал во всей красе. Однако, как это станет известно позже, это не слишком охладило пыл гитлеровцам.
К 06.15 Московского времени советский морской флот понес и первую потерю: в районе острова Готланд, в трех с половиной милях от берега, в нарушение всех правил ведения войны на море, безоружный пароход Литовского государственного морского пароходства «Гайсма» был атакован двумя немецкими торпедными катерами. Без предупреждения и эвакуации экипажа, стреляя торпедами в сторону «нейтральной» страны, мешая пулеметным огнем эвакуации, при этом убив 8 человек и ранив еще шестерых. При этом нацистские пираты базировались на территории «нейтрала». Такого нейтрального-нейтрального, который утром 22-го июня 1941 года интернировал все советские суда, находившиеся в портах и территориальных водах Швеции, и до 1945 года не выпустил ни одного человека и ни одного судна, часть из которых затонула первой же зимой в Швеции и советскому правительству был выставлен счет за их подъем и утилизацию. Как вы догадываетесь, ни одно германское судно таким мерам не было подвергнуто. Часть экипажа «Гайсмы» пересекла Балтийское море на единственной уцелевшей шлюпке. Их капитан умер от ран и похоронен в море, но семь человек из 34 добрались до латвийского берега Союза и четверо из них приняли участие в Отечественной войне, как моряки Морского флота СССР на других театрах.
Здесь, на севере, с 13.00 началась мобилизация, в том числе и плавсредств. Для прикрытия этих мероприятий в Горло Белого моря и к полуострову Средний были выдвинуты две лодки-малютки третьего дивизиона подводных лодок. Особого смысла в этом деянии не было, но такое решение приняло командование. Всего в трех дивизионах было 15 подводных лодок, две из которых только прибыли на Северный флот.
В 12.17, с небольшой задержкой, по громкой связи начали транслировать выступление Наркома Иностранных Дел Молотова. Оно было коротким, всё его прослушать сразу не удалось и заканчивалось оно словами: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами». Забегали замполиты, парторги и комсорги, но батарее негде было собраться всем скопом, так что, агитацию проводили в блиндажах расчетов. Обед, несмотря на переезд камбуза, состоялся своевременно, а в 16.00 Никольский встал на развод, вместе с «вертикалом» старшиной 1-й статьи Климовым. Расчет делился на две части, «горизонтальную» и «вертикальную», и приступили к чистке орудия, ибо оно любит ласку, чистку и смазку. Особое внимание новый горизонтальщик уделил состоянию зубчатого механизма привода разворота, заменив там полностью смазку и убрав небольшой заусенец в южном секторе стрельбы. С разрешения командира орудия лейтенанта Покатаева дополнительно уравновесили полубашню, которая из-за маскировки в некоторых секторах слегка подтормаживала при развороте влево, против часовой, и не останавливалась, как вкопанная, на обратном ходу. Дворик был заглублен, сверху на башню надели что-то вроде крыши от домика, с маскировочной сеткой, и летом туда напихивали ветки карликовой березы. Рядом находилось еще три места, куда устанавливали муляжи орудия и время от времени расчет перетаскивал их на новые места. Готовилось еще три «настоящих» дворика, на случай выхода из строя основной позиции. В общем, батарея готовилась к бою, и после ужина прозвучал сигнал «Боевая тревога»!
Снимая чехол с прицела, Никольский внимательно слушал команды лейтенанта, который в наушниках слушал комбата. Где комбат брал данные для стрельбы сержант не знал. Он не забыл проверить фиксацию стопоров орудия по своему борту, и, вращая обоими руками привод разворота, выставил орудие по ориентиру. Прижался к прицелу, но кроме края острова и моря ничего не у видел до тех пор, пока вертикальщик не выставил его по углу возвышения. Перед правым глазом возник вход в Девкину заводь или Петсамовуону, как его переименовали финны. Никаких целей видно не было, но команды перейти на панораму Герца для постановки заградительного огня не прозвучало, в этом случае горизонтальная наводка осуществляется по ориентирам, расположенным позади орудия. Следовательно, предстояла стрельба прямой наводкой. Никольский перевел рукоять прицела на большее увеличение 8Х, что категорически запрещалось, с одной маленькой оговоркой: для пристрелянного орудия. В большинстве случаев эти слова воспринимали буквально, и стопорили рычаг намертво. Еще днем это было сделано и на третьем орудии. Но капитан 2-го ранга Николаев, который вел у них в «учебке» курс приборов управления стрельбой, подробно остановился на этом заблуждении, и доходчиво объяснил, что до начала пристрелки этот рычаг и всю оптику подстраивать под дальность и особенности глаза наводчика можно, а вот пристрелявшись – ее трогать не стоит, чтобы не сбить пристрелку. 2,4Х давал широкий угол обзора, но цена «ошибки» или «промаха» в этом случае увеличивалась почти в четыре раза. В этот момент он увидел в глубине фьорда мачту и трубу небольшого тральщика. Поднял руку и прокричал: «Цель вижу»!
- Наводись!
- Готово!
- Огонь! – и Никольский нажал на «лопату» спуска, слегка отстранившись от орудия. Если откат будет нормальным, то можно держать глаз у наглазника: полубашни практически не дергаются, так как «сидят» на шпиле. Если откатник не работает, то есть вероятность того, что фингал под глазом возникнет. Откат был нормальным, и прицел фактически сохранил угол наводки. Всплеск Никольский увидел, но он ему откровенно не понравился: высокий, узкий, без взрыва, который показался чуть позже. Взрыватель на попадание в воду не реагировал. Но поправку Никольский успел засечь и наводился по другой отметке на прицеле. Поднял левую руку, но в последний момент увидел, что цель отворачивает.
- Готово! – крикнул он через некоторое время, примерно просчитав поправку и упреждение.
- Огонь!
- Выстрел! – но одновременно с ними выстрелило еще два орудия, и какой всплеск «их», Никольский так и не понял. «Не торопись! Жди!» – сказал он сам себе и выстрелил последним, зато точно определил «свой» всплеск и взял поправку. Требовалось убавить и возвышение. Правый наводчик все прекрасно видел и чуть двинул орудие вниз.
- Выстрел! – у Никольского чуть не отвалилась челюсть: всплеска не было! Но они же стреляли! Цель вновь изменила курс, и подвернула круто вправо, к берегу. Вновь потребовался пересчет и всплеск появился по курсу цели. Еще выстрел, и картина с исчезновением всплеска повторилась, но в это раз тральщик чуть подпрыгнул и на борту появился густой дым. Дмитрий понял, что в тот раз он тоже не промахнулся, но проклятый снаряд 13-го года выпуска взорваться отказался. На батарее закричали «Ура!», и перешли на беглый. «Зачем?» – сержант так и не понял. Но появились новые цели: два торпедных катера на огромной скорости выскочили из фьорда и занялись постановкой дымовой завесы. Попасть третий раз по противнику не удалось, а стрельба по высокоскоростной маневрирующей цели на такой дистанции больше похожа на стрельбу из пушки по воробьям. 16 выстрелов произвела батарея и все мимо. Огонь задробили, так как батарея с Немецкого открыла огонь по 221-й. Чуть позже ветер сдул дымы в сторону, и тральщик обнаружили сидящим на камнях у самого берега. К Дмитрию, сидевшему в блиндаже, подошел капитан Космачёв, объяснил ситуацию.
- Одним снарядом добить сможешь?
- Наверное.
- Попытайтесь, и в укрытие.
Два наводчика пробежали по ходу сообщения к третьему орудию. Оно было заряжено. Никольский определил поправки и прокричал их вертикалу. Николай поднял руку, и Дмитрий нажал на спуск. Снаряд метнулся к лежащему на камнях тральцу, который хотел укрыться в Ристаниеми, но не дошел до песчаного пляжа. Взрыв, и пожар на борту значительно усилился. Дмитрий развернулся и побежал в укрытие, но так и остался навечно на своем посту.
Памятник на месте расположения 221-й батареи береговой обороны. На заднем плане Малый и Большой Айновы острова.
Глава 4. Сорванный «Перл-Харбор!»
- Шесть-шесть! Дуплюсь! – азартно сказал Даня Мазуренко, вооруженец первого звена первой эскадрильи 46-го ИАП, 14-й САД, громко хлопнув по столу и присоединив свою «кость» к длинной череде «костяшек» цвета слоновой кости, на которых были нанесены черные отметки из углублений.
- Вовремя ты ее слил! Шесть-два! «Рыба»! Фишки на стол! Считаемся! – не менее азартно сказал командир звена Ваня Иванов, звонко присоединив еще одну «кость» к выстроенной фигуре.
- Ваня, Менделеев хренов! С тобой играть неинтересно, ты все наперед знаешь! – командир эскадрильи капитан Зверев раздраженно бросил перевернутые «косточки» для подсчета результата.
- Менделеев насчет счета – не очень! – улыбаясь, заметил «победитель», – Он открыл то обстоятельство, что при растворении в дистиллированной воде этиловый спирт не распадается и не окисляется, а сохраняет свою структуру и свойства, присоединяя к себе несколько молекул воды. А считал у нас Лобачевский. – закончил мысль командир звена, аккуратно записывая результаты на листок. Играли «на пиво», которое будут пить в следующее воскресенье, 29-го июня, потому как все они находились в комнате отдыха дежурного звена 46-го полка, часть которого базировалась в Дубно, Ровенской области, а вторая половина находилась в Млынуве, в 16-ти километрах на запасном аэродроме.
- Ну, что? Еще «партейку»?
- Абайдешься! – ответил комэск, – И так тебя каждое воскресенье поить приходится. Жена уже ревновать начинает, дескать, как только выходной – ты в пивную. У нас с тобой завтра вылет на «И-200-м». Не забыл? – спросил он старшего лейтенанта.
- Нет, конечно, Николай Михайлович. Вот только: когда поступят новые машины? 3-ю и 4-ю на «И-153» переподготавливают.
- Поступят, когда – не знаю. Но занятия приказали не прекращать. Ладно, я – домой.
У комэска – сложная судьба! Он закончил, как и командир звена, Одесскую школу пилотов на четыре года раньше, чем старший лейтенант Иванов. Воевал в Испании, где имел два сбитых, но попал в плен к франкистам. Вместе с со своим ведомым, он заблудился, сжег все топливо и приземлился за линией фронта. Их обменяли после окончания войны. Николай был награжден орденом. Никто ему по этому поводу не пенял, но факт нисколько не замалчивался. Еще два сбитых он прибавил на Финской войне. Иванов тоже принимал в ней участие, и, как и будущий комэск, не совсем удачно: во втором вылете на «Р-Z» был сбит, но сумел посадить поврежденный самолет. Вдвоем со стрелком-радистом, должность так называлась, а рации на борту не было, они отбили атаку финнов и ушли на юго-восток, к своим, предварительно спалив свой самолет. Почти две недели они выбирались из тайги, что растет севернее Ладоги. Супруга, беременная первым ребенком успела получить похоронку, в которой Иван Иванович Иванов числился «пропавшим без вести». Но сбитый экипаж встретился с нашей разведкой и вышел к своим. В полк его не вернули, после госпиталя отправили переучиваться на «СБ», но, по странному стечению обстоятельств, он в переучке повстречался с будущим комэском, и переучился на «И-16», став летчиком-истребителем. В начале весны 1940 года они прибыли в Луцк, где находилось командование 14-й САД, и оттуда убыли в 46-й авиаполк, начавший перевооружаться на «И-16». Несмотря на большое количество выпущенных самолетов этой марки, летчиков для них еще не готовили в военных училищах. Основное количество «УТИ-4» было выпущено в 1938-1939-ых годах. До начала 1940 года в летных школах преобладали самолеты «И-5» и их модификации. Так что, переход на «новейшие» и, одновременно, «устаревшие» «ишаки» в линейных полках происходил перед самой войной. Основными модификациями в полку были «пятерки» и «десятки», отличавшиеся только вооружением: 2 и 4 пулемета «ШКАС», два из которых были крыльевыми у «десятки». Первая эскадрилья имела только «И-16 тип 5». Звено из трех самолетов находилось в «готовности №2» на аэродроме в Дубно. Еще одно звено, тип самолетов которого старший лейтенант Иванов не знал, несло дежурство в Млынуве. Там были как «10», так и недавно поступившие «И-153», считавшимися более новыми, чем «Ишаки», хотя летный состав не рвался переучиваться вновь на действительно устаревшие бипланы.
Так как коллектив «распался» и комэск удалился из комнаты отдыха, то ничего не оставалось делать, как улечься, не раздеваясь, поверх одеяла и немного подремать: ведь еще со времен Петра появилась поговорка «Солдат спит – служба идет»[7]. В гвардейские полки дворянских детей «записывали» с самого рождения, пока они спали и росли, им повышалась выслуга и звания. Спать не полагалось, а отдыхать на койке было позволено. Двое читали книжки, один ведомый читал «специальную литературу», не придерешься. А второй мусолил какой-то «самиздат», набранный на листах, соединенных в единую книгу опытным переплетчиком. Выдавало то, что это – «самопал» только цвет шрифта фиолетового цвета от «копирки».
- Что за фигню ты читаешь, Тима?
- Письма с Земли.
- О чем? Кто написал?
- Марк Твен, о бабах и мужиках, как они друг друга… – ведомый не закончил фразу и показал неприличный жест, обозначающий «соитие».
- Ты, чё? С дуба рухнул? А ну как Полинка узнает? Ты ж только женился?
- Вот-вот! Тут об этом так и пишут: пока мы с друг другом встречались, меня просто колотило после этих встреч: она сделала так, показала это, а вот это нельзя, только после свадьбы, а когда можно и нужно: я уже сплю, ты поздно пришел, у меня голова болит, я сегодня столько дел переделала. В общем: пошел ты лесом! А он, Марк Твен, и объясняет: почему такое происходит, и чем «они» отличаются от нас.
- Дашь почитать! – раздалось с соседней койки, где пристроился другой Иван, Юрьев, здоровенный парень, холостой, кстати, у которого все это было еще впереди. Сам Иван Иванович на отсутствие любви в своих отношениях с супругой не жаловался, тем более, что появился дома сразу из госпиталя и без предупреждения, так что был уверен в том, что даже после смерти останется мужем и отцом. Но, молодо – зелено, пусть эту околесицу читают, ума набираются. Ведь зачастую летчики путали восторженное отношение «слабого пола» к представителям их специальности с любовью, и неудачных браков среди сослуживцев было довольно много. И казарма для «разведенцев» никогда не пустовала. Свободные койки там были редкостью. Служба такая: сегодня здесь – завтра там. И выходные даже по праздникам могли не предоставить. Иван вспомнил 1-е мая, когда он пришел со службы в тот момент, когда друзья и родственники уже заканчивали вечеринку и собирались расходиться. А что было делать, если КОВО проводил штабные учения, и контролеры приехали в полк. Именно тогда 3-ю и 4-ю эскадрильи переместили в Млынув. Снаружи чуть скрипнула входная дверь, послышались шаги и осторожный стук в дверь:
- Разрешите войти, товарищ старший лейтенант? Вас капитан Гейбо просит пройти в штаб. Просил напомнить о светомаскировке.
- Иду! Мы не нарушаем. Тимофей! Запиши в журнал.
- Есть!
- За старшего.
- Слушаюсь.
Не отреагировав на неуставной ответ, старлей подхватил с тумбочки снятый ремень с кобурой от «нагана», и снял с полки шлемофон, но надевать его не стал, пока не вошел в штаб. На дворе было тепло и темно, потому что кто-то выключил все наружное освещение. Оглянувшись назад, старший лейтенант визуально проверил отсутствие внешних источников света в районе их расположения.
На входе в штаб козырнул часовому у знамени и помахал рукой дежурному по части старшему технику-лейтенанту Больнову, и прошел в оперативный отдел, вслед за посыльным. Гейбо был его начальником, и находился на своем рабочем месте. Лишь «дополнительный» ВЧ несколько менял привычную обстановку на столе начотдела.
- Прибыл? Молодец. Тут поступило два взаимоисключающих приказания из Киева и Москвы. Читай! – капитан продолжал куда-то собираться, засовывая в планшетку и командирскую сумку кучу бумажек, а сам подсунул левой рукой старлею журналы принятых радио и телефонограмм из вышестоящих штабов. В одной шифрограмме говорилось о приведении войск округа в «готовность № 1», а во второй, от имени командующего войсками округа, говорилось о необходимости соблюдать «вежливость» по отношению к германским вооруженным силам. Прямого указания на отмену приказа от 14-го июня в приказе ГШ от 21-го не было сказано ни одного слова. Так же отсутствовали указания вскрыть пакеты № 1, хотя предписывалось действовать в полном соответствии с ними.
- Прочел? Что скажешь?
- Честно? Фигня какая-то! Который пришел позже?
- Вот этот. – капитан показал на приказ из Киева. – Проигнорировать приказ из Москвы мы с тобой права не имеем. Я послал посыльных за командиром, вторым дежурным звеном, но летчиков и техников по тревоге не поднимал[8]. Сам лечу в Млынув, там не менее сложная обстановка, а дежурным по части молоденький лейтенант-интендант назначен. Через 20 минут буду на месте. Всю информацию по вот этому телефону передавать мне по прямому. Вот он! До прихода Казанцева остаешься за меня. Понял? Дежурный по полку в твоем подчинении. Если раньше приедет майор Подгорный, то передашь дежурство ему, а сам вернешься в эскадрилью. Усек?
- Да. товарищ капитан.
- Ну, Иванов, на тебе вся Россия держится! Звонил комдив, приказал действовать как на войне. Давай пять, я – побежал.
Неподалеку от штаба уже пару минут работал на малом газу двигатель «М-25В» его «десятки». Старший лейтенант слышал, как самолет капитана тронулся и с места пошел на взлет. Гейбо[9] был одним из самых опытных летчиков в полку, перешагнувшим рубеж «аса». При этом пользовался огромным уважением всего личного состава полка, в первую очередь из-за непревзойденного пилотажа и снайперских результатов стрельбы. При этом «зазнайкой» и совершенно недоступным «героем» он не был. Помогал всем втянуться в боевую подготовку и, буквально, дрессировал летный состав, устраняя их ошибки в пилотировании и прицеливании. Был «душой полка».
Хотя назначение «И.О. командира полка» Иванову не слишком понравилось, но он решил использовать ситуацию в свою пользу, поинтересовавшись у дежурного наличием горячего чая. И, чтобы успокоиться, и дабы не уснуть, так как пока стояла тишина: никто их не тревожил, и чем закончится эта ночь и дежурство было неизвестно. В это время по ту сторону границы еще было тихо. Страна спала, и старший лейтенант Иванов оберегал ее сон. Мобильных, да и квартирных, телефонов не было, и даже скинуть эсэмэску супруге он возможности не имел. Сидел за столом, пил очень сладкий чай из большой фаянсовой кружки и смотрел за медленно движущейся стрелкой циферблата довольно больших часов, показывающих 03.05 московского времени. Звонок! Но это был Гейбо, который успешно перелетел в Млынов и поинтересовался новостями. Удовлетворенно хмыкнул, что все тихо, поблагодарил и повесил трубку.
Прошел час, прежде чем зазвонил другой телефон: полковник Зыканов. Старлей доложился.
- Где Гейбо?
- В Млынуве, вылетел полтора часа назад, оставив меня за себя.
- Я ему перезвоню, но ты тоже подстрахуй. В воздухе немецкие самолеты. Вероятен удар по нашим аэродромам. Идут с северо-запада курсом 100-115. Дежурные звенья в воздух, немцев – сбивать. Ты меня понял, старший лейтенант?
- Понял, тащ полковник, «немцев – сбивать»!
- Не дать им отбомбиться по аэродромам. Поднимай полк по тревоге.
- Есть! – трубка загудела отбоем, а лейтенант, на всякий случай, вытащил из папки инструкцию дежурному по тревоге и сунул ее старшему технику-лейтенанту.
- Комдив приказал объявить боевую тревогу, Боря. Действуй по инструкции, я – в воздух.
- Вон бежит капитан Казанцев, тащ старший лейтенант. Передайте ему все распоряжения. Вас же за старшего оставили. – довольно жалобно проговорил дежурный по части, беспрерывно принимающий доклады от подразделений.
- Тащ капитан! Сюда! – Иванов предусмотрительно вышел из штаба, чтобы его было не остановить. Звено уже готовило самолеты к вылету и времени у него было в обрез. Коротко передав все распоряжения, он козырнул капитану, начальнику штаба полка, и побежал в сторону стоянки, уже не слушая выкрики капитана.
- Журналы на столе у опера! – крикнул он на ходу. Пусть разбирается сам! Последняя запись: «В полку объявлена боевая тревога!». Летчики его звена уже были в кабинах, когда он только подбежал к самолету и начал его приемку перед вылетом. Обойдя машину, он махнул рукой ведомым, заставляя их покинуть кабины и подойти к нему. Информация, которую он принес в клювике была слишком важной, чтобы с помощью флажков ее объяснить. Начиная с 03.52 в составе ВВС СССР числилось около двух десятков боевых потерь среди летного состава, который пытался «вытеснить» армады Геринга из воздушного пространства страны.
- Слушай боевой приказ! – подал он команду, и ведомые вытянулись, встав по команде «Смирно».
- Противник парами на малой высоте следует к нашим аэродромам. Служба ВНОС передала, что наблюдает более двадцати бомбардировщиков типа «Юнкерс-88». Приказываю: не допустить бомбежки аэродрома расположения. Самолеты противника должны быть сбиты! Повторить приказание!
Прошла почти минута, прежде чем старший лейтенант услышал ответ ведомых.
- По машинам! На взлет!
«Хулиганить» Иван не стал: к большому полю вела довольно длинная дорожка, прикрытая от ветров густой посадкой тополей с обоих сторон. Замаскированные стоянки находились вдоль нее. Если бы он не знал, что начштаба уже на месте, то ушел бы на взлет прямо с этой рулежки. Она вела прямо на северо-северо-запад. А направление взлетов на основном поле на северо-восток и восток. Хвосты подставлять было нежелательно, и взлет звено произвело почти строго на север, прикрываясь такой-же чередой тополей и вязов. Звено было слетанным и обстрелянным. Парни, правда, выпустились из училищ позже, в 38-м, но успели побывать в боях, один на Халхин-Голе, а второй воевал с финнами. Но – безрезультатно. В полку собрались в сороковом, так вместе и летают уже больше года. Чуть качнув крыльями после взлета, командир лег на курс 290⁰, и после этого приступил к уборке шасси. «Иван-второй» начал уборку раньше и продолжал ее, даже во время маневра. Более дисциплинированный левый ведомый, в сторону которого происходил доворот, убирать шасси начал одновременно с командиром. Благодаря этому звено не растянулось. «Иван-второй» успел за командиром и «левым», несмотря на большее пройденное расстояние. А вот тактически они уже проиграли! Командир звена выровнялся на высоте 1000 метров и готовился атаковать «Юнкерс-88», новейший немецкий бомбардировщик, закупленный в прошлом году в Германии, и на атаку которого была в сделана в НИИ ВВС СССР специальная памятка. Он обладал большей скоростью, чем «ишак», и у него был слабо прикрыт лоб: один 7.9-мм пулемет МG-15 и большие мотогондолы спереди не были прикрыты броней. «Ишакам» предписывалось бить по кабине и двигателям на лобовой атаке, так как возможности догнать неповрежденный самолет после атаки у них практически не было. Да вот беда! Служба ВНОС не верно определила тип немецких самолетов, находящихся в воздухе. К нашим аэродромам шло 14-ть более старых «He-111», хотя назвать «старыми» модификации H и P язык не поворачивается. Представляю, как взвоют «знатоки Люфтваффе» и начнут «доказывать», что «новейшие бомбардировщики в первые дни войны на Восточном фронте не применялись»! Вот лежит, сбитый старшим лейтенантом Максименко, летчиком 46-го ИАП, Не-111Р с двигателями Даймлер Бенц-601N, именно модификации Р, в данном случае Р-6. Утро 22-го июня 1941, район Млынува.
Эту фотографию частенько выдают за самолет, сбитый таранным ударом старшим лейтенантом Ивановым. Увы, следов таранного удара на этой машине нет. Он не упал, а совершил вынужденную посадку и разбился при этом. Несмотря на значительное повышение летно-тактических характеристик при установке именно этих двигателей[10], серия «Р» строилась в очень ограниченном объеме, так как эти двигатели устанавливались на два типа «Мессершмиттов», и Хейнкель был вынужден ставить двигатели «Jumo-211f-2» или «BMW». Звену старшего лейтенанта Иванова «повезло» еще меньше: через десять минут после взлета они обнаружили четверку «Не-111N», лобовую проекцию которых защищала 20-мм пушка и 1-2 пулемета MG15. Атаку в лоб стрелки и штурмана «Хейнкелей» сорвали, а звено выпустило примерно 1500 выстрелов на ствол. «ШКАСы» оказались бессильными против немецкой брони. Отвернула только одна машина, три других сомкнулись еще больше, так как уйти от истребителей эта машина не могла. Этот бой описывают совершенно по-разному несколько человек. Воспоминания – дело довольно стремное, особенно, если прошло много времени с того момента, когда ты это видел. К сожалению, никто из этого звена войну не пережил.
После неудачной атаки старлей ушел на вертикаль, стремясь как можно быстрее развернуться. Иван и Тимофей следовали за ним. Немного помахав желтым и красным флажками, Иван-Первый приказал атаковать ведущего группы всем участникам боя. Еще одно звено только-только набирало высоту, и к месту боя уже не успевало. Но верхняя задняя полусфера у немцев была защищена не хуже, и приходилось маневрировать, «чтоб по ним не пили водку». Они еще не знали, что в 16 километрах от этого места в 04.20 капитан Гейбо всего двумя очередями из 4-х стволов отправил вниз ведущего другой пары «Хейнкелей», подходившей к Млынуву. «Пятерка» брони не имела, и даже ее фонарь был не защищен. После второй атаки оба ведомых отвернули и пошли к аэродрому. Патроны в «ШКАСАх» оказались израсходованными, а бомберы продолжали идти в сторону Дубно. Лишь старший лейтенант Иванов сделал «свечку», крутую горку с потерей горизонтальной и вертикальной скорости, перевалил машину вниз и пошел на сближение с ведущим. Но оба его пулемета выбросили лишь коротенькую очередь из стволов, примерно двадцать патронов. И в этот момент стрелки бомбардировщиков «достали» его машину. Получив кучу пробоин и три ранения, старший лейтенант уменьшил угол выхода из атаки. Он собирался проскочить ниже и уйти, но ранения были в грудь и голову. Не летать придется долго! И он направил свою машину на правую плоскость ведущего немцев. «Если так не хочешь падать, упадешь по-другому!» – подумал Иван Иванов. Последовал скользящий удар по консоли, и «хейнкель» закрутился в бесконечной бочке, штопором уходя вниз. Пот и кровь заливали глаза, но в паре минут лета находилось большое поле аэродрома, куда и направился командир звена, и сходу сел на брюхо, получив еще и сильнейшую черепно-мозговую травму. Плечевые у него были не притянуты. Сил на это уже не оставалось. Из подскочившей «скорой» выскочило два человека с носилками, его уложили на них и повезли сразу в госпиталь в Дубно, где, не приходя в сознание, будущий Герой Советского Союза умер от ран и был похоронен в тот же день.
А 46-й истребительный, сорвавший штурмовку своих аэродромов, продолжал драться. В тот день они сбили 7 «Хейнкелей» и повредили десять, так и не дав 55-му бомбардировочному гешвадеру 22-го июня разгромить себя на собственных аэродромах. Во втором вылете был ранен в бедро капитан Гейбо, перед этим заставив дымить и гореть второй «свой хейнкель». Командование немцев исписало тонну бумаги, доказывая, что аэродромы и авиация русских в Дубно и Млынове уничтожены, в двух налетах разбито более 90 машин, но предоставить аэрофотоснимки «разгромленных аэродромов» так и не смогли. Вечером полку поступил приказ перебазироваться в Гранувку. Больших потерь полк, который действовал на двух очень старых модификациях «И-16», к тому же полностью не радиофицированных, не понес и сохранил свою боеспособность. Был выведен из боев 13-го июля с отводом на переучивание. Принял самолеты ЛаГГ-3 и перелетел на Ленинградский фронт.
«Побежденные» отыгрались в Интернете через 80 лет после этой маленькой первой победы: они вывесили фотографии трех оставленных на аэродроме в Млынуве «И-16», которые потерпели аварии при посадках с ранеными летчиками. Один из этих самолетов принадлежал капитану Гейбо. Он поставлен «на попа» из-за резкого торможения одной ногой. Кроме этих самолетов, демонстрируются брошенные «И-153», пересаживаться на которые полк отказался. Из-за «брошенной техники» в июле 1941 года пытались осудить командира дивизии полковника Зыканова, у которого нашлись «недоброжелатели». А куда ж без них? Сорок первый год жестко разделил командиров РККА на две или три части: на тех, кто умел и хотел воевать, и на тех, кто попытался нашу беду использовать в своих целях. Одни из этих «вторых» предали сразу, другие «перешли на тыловые должности», то есть явно не предали, но внутренне были готовы к этому. Они и придумывали для «зыкановых» их «преступления».
[1] Время – минское. +2 часа GMT
[2] Противодиверсионная группа
[3] Полукруглая бронемаска, защищающая расчет и закрывающая амбразуру
[4] Этот рекорд СССР будет побит только через 6 лет, уже после войны, а в 1952-м 1109 очков в «большом стандарте на 300 метров» принесет «только» бронзовую медаль на Олимпийских Играх в Хельсинки
[5] Бирюков его фамилия. В феврале 1941 снят с должности члена Военного Совета фронта, а на XVIII конференции ВКП(б) (февраль 1941) выведен из состава кандидатов в члены ЦК ВКП(б) «как не обеспечивший выполнение обязанностей кандидата в члены ЦК ВКП(б)». Член Военного совета 3-й армии
[6] Время московское +4 GMT, +2 по Берлину
[7] Утверждение спорное, но подходящее под пословицу
[8] Личный состав младшего командного состава и техники находились на казарменном положении
[9] Герой Советского Союза генерал-майор авиации Иосиф Иванович Гейбо прошел всю войну и писал в послевоенных воспоминаниях, что именно комдив Иван Алексеевич Зыканов поднял по тревоге полки дивизии и принял на себя решение атаковать и уничтожать немецкие самолеты. Сам Гейбо сбил первый бомбардировщик в своей дивизии 22 июня 1941 в 04.20 Москвы
[10] На двигателе имеется верхний воздухозаборник, которого нет у других моделей двигателей. У BF109-f2 этот воздухозаборник находится слева, чтобы не мешать обзору